Современная физика

Современная физика

Мы должны отыскать узкую тропинку, затерявшуюся где-то между двумя концепциями, каждая из которых приводит к отчуждению: концепцией мира, управляемого законами, не оставляющими места для новаций и созидания, и концепцией, символизируемой Богом, играющим в кости, концепцией абсурдного, акаузального мира [1], в котором ничего нельзя понять.     

      Пригожин И., Стенгерс И.

Плодоносящее дерево современной физики, обеспечивая технику продуктами своих прикладных достижений, длительное время не дает принципиально иных плодов, которых от него также ждут, в виде решения стоящих перед этой наукой фундаментальных задач, существенно упирающихся в особенности познавательной деятельности человека. К подобным проблемам, обозначившимся еще в первой четверти ХХ века, уже успели привыкнуть, будучи не в силах найти им удовлетворительное решение. Это проблемы очень малого и очень большого (мира элементарных частиц и космоса - соответственно).

В такой ситуации дальнейший прогресс физики может быть связан не только с дальнейшим экономическим и техническим развитием, дающим в руки физиков более совершенные приборы, но и с лучшим пониманием "устройства" и функционирования естественного интеллекта (человеческого разума, психики), а также с развитием имитирующих разум систем искусственного интеллекта. В этом направлении немало преуспел наш соотечественник В.А. Лефевр, вот уже четверть века работающий в США, которому удалось сформулировать разницу между физикой и психологией.

Интерес к взаимодействию этих наук имеет глубинную основу, ибо прогресс физики, особенно физики микромира, возможно, будет зависеть от достижений психологии, а последняя, как это демонстрирует аналитическая психология, ориентируясь в значительной степени на физику, нередко прибегает и к аллегориям мистицизма.

Да и в самой физике Ф. Капра обнаружил родство, близость, чуть ли не тождественность высказываний современных физиков и восточных мистиков. Поскольку, обращаясь к мистицизму, мы рискуем потерять научность, "золотая середина", если она возможна, достигается на пути самопознания, в частности на основе моделирования внутреннего мира человека.

Гуманитаризация естественнонаучного образования, ставшая приметой нашего времени, превращается для физики в насущную потребность, как с точки зрения развития ее фундаментальных основ, так и вследствие отделения друг от друга и связанного с этим взаимного недопонимания отдельных областей этой "вавилонской", по Фейнману, науки.

Динамический (вспомним Н.А. Бердяева) анализ истории науки путем развертки процесса ее становления не только в жизни общества но и во внутреннем мире ее творцов, с позиций психологии творческой деятельности, и представляет собой, на взгляд автора, суть необходимого процесса гуманитаризации естественнонаучного, а, возможно, и любого вообще, образования.

При этом, правда, не стоит забывать, как ранее отмечалось, о необходимости важной для практики разумной дозировки и разделения во времени двух несовместимых процессов: творческого и рефлексивного.

Хотя историки, как правило, не работают с "горячим" материалом сегодняшнего дня, автор, не будучи профессиональным историком, не смог пройти мимо дискуссии о лженауке, инициатором которой являются физики и к которой сам автор имеет некоторое отношение.

Надеюсь, что как основной материал учебного пособия, так и приложения делают достаточно ясным описываемый подход, проиллюстрированный здесь на предметном поле истории физики, повторяющей, как представляется автору, историю творческой деятельности отдельного человека: "на заре туманной юности" он творит, не задумываясь, из какого источника черпает новое, а, по мере взросления и усложнения задач, начинает заниматься рефлексией, анализом оснований своей деятельности и своей науки. И тогда он приходит к выводу: моделирование (познание) внешнего мира должно дополняться моделированием мира внутреннего.

В истории вообще и в истории науки, в частности, как в жизни и творческой деятельности отдельного человека, всегда остается место тайне, хотя наука и старается приподнять над ней покров. Таким образом, изгоняя тайну из науки и гордясь этим, мы, пытаясь перенести такой подход на процесс самого творчества, должны признать, что полностью этого сделать не удается и, возможно, не удастся никогда. Поэтому чрезмерное увлечение борьбой с лженаукой способно превратиться в прокрустово ложе для самого себя, затрудняющее приток новых идей, хотя, разумеется самодисциплина в научной работе нужна теперь ничуть не менее, чем в прошлом. Впрочем, на этот счет уже приводились слова Р. Фейнмана о воображении в смирительной рубашке. Правда на переломных этапах истории "смирительная рубашка" становится тесной и появляется необходимость в "сумасшедших" идеях (Н. Бор).

Это, на взгляд автора, совсем не обязательно должно делать ученого верующим в обычном, "церковном" смысле слова, но способно сделать его терпимее к религиозным или вообще иным, чем у него, проявлениям мысли других, хотя особенность любой науки такова, что элементы веры остаются, в основном, лишь на предварительных стадиях создания новых концепций. В своих же рабочих инструментах (моделях) наука постоянно освобождается от элементов произвола, которые вновь рождаются на творческом этапе и т.д., до бесконечности. Вот почему вопрос о науке и лженауке, о науке и мистицизме в обозримом будущем не потеряет своего смысла. Просто теперь, в силу специфики нашего российского общества, находящегося как экономически, так и идеологически в сильно неравновесных условиях, он приобрел особую актуальность.