Основные логические особенности философского мышления III
Вместе с тем, Гегель по-своему вернулся к методологии логической компенсации. Прежде всего, в вопросах эволюционной гносеологии, общественно-исторической природы человеческого познания. Помимо этого в своей системе он пытался с единых позиций «панлогизма» теоретически решать проблемы естествознания и науковедения, социологии и психологии, политэкономии и юриспруденции, антропологии и культурологии, богословия и религиоведения.
Классики марксизма ещё более отчётливо осознавали несостоятельность ставок на методологию логических компенсаций опытного незнания. Но им также пришлось заплатить свою дань этой методологии. Примером могут служить безоглядные атеистические теоретизирования зрелого Энгельса в вопросах антропологии, культурологии, истории философии, происхождения государства и права, нравственных норм. Что касается «научного социализма», то родоначальники марксистского учения отчётливо понимали, что полное отсутствие соответствующего исторического опыта позволяет говорить здесь лишь о сугубо гипотетическом знании.
В советизированном же марксизме с идейной подачи В. И, Ленина (в статье «Три источника и три составных части марксизма») дело
представлялось так, что Маркс и Энгельс везде создали стройные системы научных знаний - будь то их экономическая теория, материалистическая диалектика или социалистическое учение. И это понятно, ибо в силу роковой логики идеологических вульгаризации сложных и драматично формирующихся учений из марксизма классического были взяты на вооружение и развивались не столько его позитивные научные результаты, сколько заблуждения. В частности, ставка на то, что логика выведет на великие истины там, где крайне мало опытных знаний.
Понимание этой особенности «компенсационного мышления» философов объясняет извечную тягу западноевропейской философии к созданию грандиозных логически связных систем. Но отметим, что это относится не ко всей западноевропейской философии, а только к её рационалистическому направлению. Ему веками противостоит его идейный противник - романтизм. Великие произведения, созданные на этом направлении, подчёркнуто дистанцируются от логической системности. Упомянем для примера произведения Ф. Ницше, написанные в форме фрагментов и афоризмов. Достаточно типичны для творчества западно-европейских философов неповторимо-индивидуальные сочетания элементов рационализма и романтизма.
Ставка на то, что формальная логика способна скомпенсировать дефицит опытных знаний людей о предметах своих размышлений и рассуждений, в наше время выглядит до очевидности несостоятельной. Понимание этой несостоятельности естественно объясняет первопричину опытно данного развала всех философских систем - от эпохи средневековой схоластики до эпохи советизированного марксизма.
В целом же в рамках рационалистически ориентированной западно-европейской философии этот опыт взаимоотношений с формальной логикой принят к сведению. После крушения грандиозной системы Гегеля здесь уже не пытаются повторять нечто подобное этой системе. Постгегелевский философский рационализм в существенной мере ориентируется на тщательный анализ сравнительно частных объектов. Например, феномена научно-технического прогресса. Это - единственно возможный путь «онаучивания» философии. Но успехи на нём характеризуются не тем, что сравнительно узкая область философских исследований становится научной по своим методам, а тем, что от европейской философии «отпочковывается» очередная область научного познания. В первую очередь это относится к эволюционной гносеологии. Её многотрудное и болезненное «отпочковывание» началось с Гегеля и в настоящее время вступает в завершающую стадию.
Даже сказанного здесь по поводу западноевропейской философии достаточно для понимания того, что философия представляет собой в высшей степени сложный и своеобразный культурный феномен. Её недопустимо отождествлять с наукой. Там, где речь не идёт о вечных проблемах (вообще неразрешимых научными методами), она выступает в роли «преднауки» («протонауки»). В культуре Западной Европы так было до начала научной эпохи в XV-XVI веках. В рамках научной эпохи натурфилософия предваряла обретение научных основ теоретическим естествознанием (XIV-XVIII века), обществоведением (XVII-XIX века), эволюционной гносеологией (ХГХ-ХХ века). Исторически широта предмета философской «преднауки» неуклонно сужалась по мере того, как набирала силу наука.
Но вряд ли метод философских умозрений вообще сойдёт на нет. Ведь в науке есть и будут области непосредственного соприкосновения с непознанным. Для них по-прежнему характерно познание в условиях острого дефицита достоверных опытных знаний о новых объектах. И метод философских умозрений при этом остаётся единственно возможным в деле выработки первичного понятийного фонда и первых методов опытного исследования, с которыми познание можно перевести в научное качество. Таким образом, хотя натурфилософия как целое прогрессом науки разрушена, в самой науке существовал и впредь будет существовать натурфилософский авангард - передовой рубеж столкновения человеческого разума с непознанными областями объективного мира. Здесь для познания характеры интеллектуальные авантюры, на которые редко отваживаются учёные, но на которые традиционно шли и продолжают идти философствующие умы.
Подчеркнём ещё раз, что эту сложную, исторически изменчивую природу демонстрирует одна лишь западноевропейская философия. Что касается философии Востока, то она с древнейших времён до наших дней остаётся религиозной по своему содержанию, утончённо-мистической по методу, т. е. чрезвычайно далёкой от исторически изменчивого рационализма философии Западной Европы. Она «по определению» не укладывается в версию философии как науки. Понимать подобным образом философские учения Востока - значит впадать в культурологический эгоцентризм, считающий западноевропейскую культуру если не единственно возможной, то уж, во всяком случае, эталонной. Ничего с таких позиций невозможно понять и в истории русской философии, которая лишь в лице отечественного марксизма окончательно утратила свой извечный скептицизм по отношению к философскому рационализму Западной Европы.
Таким образом, многовековой опыт развала философских систем в существенной мере позволил науке логики осознать ограниченность метода формальных теоретизирований. Важную роль сыграло в этом также методологическое самосознание науки, особенно - науки XX столетия. Об этом пойдёт речь в следующем параграфе.